На сайте Университета Arzamas опубликована видеозапись лекции М. Г. Селезнева "Еврейская Библия и греческая Библия: интерпретации сакрального текста".

Видео можно посмотреть по ссылке: http://arzamas.academy/uni/eastwest/bible

https://www.youtube.com/watch?v=qipcBETqAQY

Михаил Георгиевич Селезнёв - кандидат филологических наук, доцент Института восточных культур и античности РГГУ, заведующий кафедрой библеистики Общецерковной аспирантуры и докторантуры Русской православной церкви. В 1991–2010 годах — руководитель проекта нового перевода Ветхого Завета на русский язык, инициированного Российским библейским обществом.

Перевод еврейской Библии на греческий — первое в истории Европы и Ближнего Востока переложение большого литературного корпуса с одного языка на другой. Это само по себе невероятно интересно — мы словно бы присутствуем при самых первых шагах литературного перевода, становимся свидетелями и исследователями зарождения переводческого ремесла. Категории, в которых мы привыкли класси­фицировать и оценивать переводческую технику, здесь оказываются неприменимы. Мы говорим, например, про буквальные и свободные переводы. Но Септуагинта одновременно и очень буквальна — только не так, как буквалистические переводы Нового времени, и очень свободна — только не так, как свободные переводы Нового времени. У ее авторов было иное, отличное от нашего, понимание задачи переводчика.

Между каноническим текстом еврейской Библии и ее греческим переводом существует множество расхождений. Некоторые из них связаны с тем, что еврейский оригинал, лежавший перед перевод­чиками, был отличен от того текста, который впоследствии был канонизирован в еврейской традиции. Но в большинстве случаев расхождения появились в процессе перевода. Любой перевод текста с языка на язык — это еще и перевод из одной культуры в другую; чем больше дистанция между двумя культурами, тем это заметнее. Пропасть между миром еврейской Библии и античным миром была огромной, что приводило к переинтерпретации библейского текста и порождало новые, подчас неожиданные, но очень важные смыслы.

Эти различия между еврейской и греческой Библиями оказываются для русской культуры намного актуальнее, чем для любой западно-европей­ской. Дело в том, что православная традиция, которой прони­зано все наше культурное наследие — иконопись, молитвы, богослужеб­ные реминисценции в художественной литературе, — основана на тек­стах греческой Библии. А общепринятый синодальный перевод Библии основан на еврейском тексте. В результате, например, простой человек, пришедший в церковь, сталкивается с такими серьезными текстоло­гическими проблемами, которые, по идее, должны были бы волновать лишь узких специалистов по Септуагинте. В русской культуре экзегети­ческие   решения, принятые александрийскими иудеями две с лишним тысячи лет назад, стали предметом горячей полемики — например, спо­ров вокруг синодального перевода Библии.

ИНТЕРВЬЮ С ЛЕКТОРОМ

— Расскажите, почему вы стали заниматься именно этой темой?

— Мне с юности была очень интересна связь нашей религиозной тра­диции с ее культурным контекстом, ее историческая динамика. Особый интерес к соотношению греческой и еврейской Библий возник у меня тогда, когда я работал над новым переводом Ветхого Завета на русский язык (я руководил переводом Ветхого Завета на русский язык, который был инициирован Российским библейским обществом; по отношению к некоторым книгам я выступал как пере­водчик, к остальным — как редактор). Вопросы выбора того или иного текстуального варианта вставали на каждом шагу, и за каждым вари­антом была своя история, часто неразгаданная.

— Какое место занимает предмет вашего изучения в современном мире?

— Отличия греческой Библии от еврейской всегда интересовали биб­леи­стов. Но в последние четверть века изучение Септуагинты пережи­вает настоящий бум — в англоязычных странах, в Германии, Франции, Испании, Финляндии возникают серьезные исследова­тельские центры, выходят переводы греческой Библии на английский, французский, немецкий, испанский. Дело в том, что в центре внимания библейской науки долгое время был поиск «первоначального текста» и «первона­чального смысла»; в такой перспективе позднейшие (пусть даже двух­тысячелетней давности, но все же позднейшие!) переложения и пере­воды еврейского текста были маргинальны и неинтересны. А где-то с конца прошлого века сама научная парадигма начала меняться: стало очевидно, что история Библии — это история ее интерпретации и пере­интерпретации и каждый поворот этой непростой истории имеет свой смысл и свою красоту.

— Если бы вам нужно было очень быстро влюбить незнакомого человека в вашу тему, как бы вы это сделали?

— Просто предложил бы ему вместе читать Ветхий Завет, глазами исто­рика и филолога. Это же потрясающе интересно — проследить, как биб­лейские тексты, которые столетиями питали и формировали нашу ци­вилизацию, понимались в разные эпохи. Как возникли расхождения между еврейским и греческим текстами Библии, как эти расхождения отразились в последующих переводах и в полемике вокруг них.

— Что самое интересное вы узнали, работая со своим материалом?

— Очень интересен момент встречи, столкновения различных культур: наглядно видишь, насколько по-разному люди воспринимают окру­жающий их мир. Сравниваешь, например, два текста и видишь явную ошибку, непонимание. Вглядываешься пристальнее — и осознаешь, что иначе и быть не могло. Мир античности настолько отличается от мира Древнего Ближнего Востока, что подчас непонимание, или даже «пони­мание с точностью до наоборот», было неизбежно и закономерно. Неко­торые примеры такого рода — мне кажется, очень красивые, подчас просто завораживающие — я собираюсь привести на лекции. Но сейчас не буду говорить об этом, чтобы не разрушить интригу.

— Если бы у вас была возможность заняться сейчас совсем другой темой, что бы вы выбрали и почему?

— Я занимался многими другими темами, так или иначе связанными с Библией. Например, историей формирования ветхозаветных истори­ческих повествований — в которых, на самом деле, историческая память переосмыслена под влиянием мотивов теологического, литературного или религиозно-политического характера. Это тоже невероятно инте­ресно: текст оказывается многослойным, а его бытовые, хронологи­че­ские или географические детали предстают как символическое выра­жение богословских, например, или политических концепций древнего автора. То есть библейские тексты не только переинтерпре­тируются в позднейших традициях — они сами возникают как переинтерпретация исторической памяти.

Почти два десятилетия я отдал переводу Ветхого Завета на русский язык. Часто хочется к этому вернуться, многое я сейчас перевел бы по-другому, но, главное, снабдил бы свой перевод намного более раз­вернутым историко-филологическим комментарием. Думаю, что еще и вернусь, и сопровожу.

Вообще же я по первому своему образованию структурный лингвист, моими учителями были Андрей Анатольевич Зализняк и Александр Евгеньевич Кибрик, и иногда мне бывает немного жаль, что я ушел из лингвистики. Из того, что проис­ходит сейчас в этой области, мне, пожалуй, особенно интересна когнитивная теория метафоры; она, кстати, очень важна и для герменевтики религиозных текстов — для пони­мания самого языка религии, его природы.